ВОСПОМИНАНИЯ

В армии

В 1942 г. я окончил Тобольское татарское педагогическое училище. Был получен приказ от Байкаловского РОНО о назначении меня учителем Чебургинской семилетней школы. Но 26 августа я был призван в армию.
Службу я начал в Даурии, на юге Читинской области, близ границы с
Монголией и Китаем. В мае 1943 г. я был направлен в Иркутск для
обучения в эвакуированном туда Черниговском военно-инженерном
училище. Только начались занятия, в одно утро нас подняли по тревоге.
Оказалось, что училище расформировывается, однако в полном составе
передислоцируется в Подмосковье, где формировались парашютно-десантные бригады. Роты училища передавались этим бригадам как саперно-подрывные. Наша рота была передана 12-ой гвардейской парашютно-десантной бригаде со штабом в Звенигороде. Так мы начали готовиться одновременно и как парашютисты, и как саперы-подрывники.

На фронте

Летом 1944 г. саперно-подрывная рота 12ой гвардейской парашютно-десантной бригады квартировала в землянках в лесу под Раменском. В середине июля узнали, что выступаем на фронт, причём не как парашютисты-подрывники так как из саперно-подрывных рот был сформирован отдельный саперный батальон под номером 114, и он входит в состав 100ой стрелковой дивизии.
Светлой июльской ночью выгрузились на станции Лодейное Поле севернее озера Ладога. Построившись в колонну, направились на запад, откуда доносились глухие раскаты артиллерийского огня. Шагая в колонне, я заметил, что слева от дороги на земле валяются противогазы, каски и еще какие-то предметы. Вскоре же увидел, что эти самые противогазы и каски полетели из нашей колонны. Мало того, полетели лопаты, главное орудие сапера. Одним из последних от «лишней» амуниции избавился и я. До сих пор удивляюсь, что думали наши командиры.
Проходя мелколесьем, оказались на поляне. Вдруг раздался такой страшный грохот, что как-будто небо стало низвергаться, и невольно голова запрокинулась назад, а взгляд направился вверх. Прямо над головой летели на запад один за другим продолговато-овальной формы сгустки огня, которые следовали за едва заметными черными линиями. Ракеты! Только тогда я догадался бросить взгляд налево и увидел, что на краю поляны на фоне стены тальника стоят грозные «Катюши», которые и дали залпы. Поляна превратилась в открытую местность, и справа в небе замаячил наш аэростат-корректировщик огня артиллерии. Когда белая ночь превратилась в солнечный день, мы оказались на берегу Свири.
В полдень решил совершить небольшой моцион, выбрав для этого понтонный мост через реку. Пока я медленно шел по нему, ни впереди, ни сзади меня на нем не было живой души. Пройдясь по берегу, сошел обратно на мост. С противоположного берега на мост сошли четверо. Оказалось, что это генералы, одним из которых, как я догадался, был Мерецков. Я козырнул, то же сделали они.
Наконец, наступил вечер. Стою на берегу и смотрю на противоположный, как раз на верхушки деревьев. Только успел заметить черную точку над лесом, а это был вражеский истребитель, как он почти бесшумно пролетел в сторону нашего тыла. Через пару-три секунды я оглянулся, вспомнив про аэростат. Его уже нет, а на его месте – клубок дыма. Секунд, может, через двадцать истребитель юркнул обратно.
Утром следующего дня выступили, перейдя по мосту, в направлении города Олонец. К полудню дошли до деревни Карельская. Сразу за ней начался заболоченный сосновый массив, через который была высечена широкая просека, а из прямых, как карандаш, бревен был сделан настил под любой транспорт и тяжелую технику.
Три раза рота сходила с настила под деревья на привал, как минут через пять-шесть начинали лететь с неприятным шуршаньем мины и очень близко разрывались. К заходу солнца бревенчатка кончилась, и рота стала собираться на ночлег в лесу.
Еще в деревне Карельской, на привале, я почувствовал, что у меня совсем нет аппетита, и поэтому ни крошки не взял в рот. То же самое повторилось и перед ночлегом. Что интересно, усталости не замечал.
В это время наше отделение получило приказ: вместе с отделением разведчиков идти на ночную разведку. Разведчиков мы не видели, да и были ли они вообще? Наша же задача состояла в том, чтобы «прощупать» дорогу, а также слева и справа от нее землю на ширину в пять-шесть метров. Получили щупы – полутораметровые палки с острым металлическим наконечником – и выступили. Шли не быстро. Сначала какое-то время старательно «щупали», но очень скоро поняли, что это бессмысленное занятие, так как куда ни ткни, там камень.
Я шел крайним слева и к восходу солнца увидел, что лес кончается, а продолжением его стала стена высокого густого тальника. Только я пересек ее и на какое-то время залюбовался солнцем и низкорослым сосняком на мху (рям), как спереди раздалась автоматная очередь. Поскольку и над головой у меня послышался какой-то легкий треск, я оглянулся на тальник и увидел, что на высоте двух с половиной метров от земли свисают срезанные пулями тонкие ветки. Финн-кукушка взял повыше. После этого все собрались в редколесье, и на нас стали сыпаться мины.
Только теперь я заметил усталость и ломоту во всем теле. Товарищи, увидев меня, сказали, что у меня, должна быть температура. У меня как бы пропал интерес ко всему. Увидев первый валун подальше от товарищей, лег на землю, положил на валун голову и мертвецки заснул. А мины, давая небольшие передышки, снова начинали сыпаться.
В одну из передышек стал чувствовать, что кто-то сильно трясет меня за плечо, и с трудом проснулся. Товарищ сказал:
– Ахметов, иди за мной, командир зовет.
В голове мелькнуло: опять какое-то задание? Но лейтенант Васильев, взводный, сказал:
– Ахметов, иди в тыл, отдай комбату эту записку.
Ничего не понимая, взял записку и зашагал. Пройдя с километр, решил прочитать записку. Было написано: «Убиты лейтенант Далматов и один солдат, двое ранены». Только теперь дошло до меня, что в числе убитых мог быть и я.
На другой день узнал, что командиры и рота шли за нами. Чудом сохранившейся лопатой поковыряли каменистую землю, и в образовавшуюся полуяму легли командир роты Далматов и кто-то из солдат. Смерть выбрала именно их.
В один из дней по какому-то заданию довелось мне пройти по широкому песчаному тракту. Еще издали увидел трех-четырех людей, стоявших на обочине дороги. Когда подошел к ним, увидел лежащий труп и глазам своим не поверил: это был наш замкомбат лейтенант Кофан. Среди стоявших оказался младший лейтенант, грузин, которого я видел еще до фронта. Он нагнулся над трупом и, сказав «милий Кофан», снял с его руки часы. Как все произошло, как два офицера оказались там, так и осталось для меня тайной. Однако, по словам одного солдата, на обочине дороги лежала противопехотная мина, начиненная шрапнелью, другой какой-то солдат ткнул её носком ботинка, и она взорвалась.
Числа двадцатого августа я находился около штаба дивизии. Командир дивизии генерал-майор Лещинин, сидя на пне, читал «Правду». В один момент он объявил офицерам новость: сообщалось, что Омская область, из которой я ушел в армию, разделена на две части, из которых одна стала Тюменской. На другой день стало известно, что наш батальон выводится в тыл.
Отойдя от линии фронта километров на двадцать, повзводно, на обе стороны дороги сошли на привал. Только я стал снимать с себя что имелось на мне, как за мной раздался взрыв. Оглянувшись, увидел серый дымок над землей, а под ним сержанта Климова с оторванной ступней. Хотя маленькая противопехотная мина в фанерной коробочке может сработать от нажима щупа, который, кстати, и был у меня, пару раз ткнул им в землю и ступил одной ногой. Как только успел ступить другой ногой, недалеко раздался второй взрыв, оторвало ступню сержанту Залесскому. От щупа пришлось отказаться, надо было вынести на дорогу раненых, что и удалось нам и самим остаться невредимыми.
Интересен был маршрут эшелона (по очертаниям прямо рыболовный крючок): Лодейное Поле – Волхов – Тихвин – Вологда – Ярославль – Москва – Калинин. Опять земляночный городок в лесу. Мы снова стали саперно-подрывной ротой 12ой парашютно-десантной бригады.
Снова парашютисты
С начала сентября 1944 до начала 1945 г. наша рота квартировала в земляночном городке вблизи Калинина. Прыжки стали совершать уже с самолета. Однажды рота отправилась на очередные прыжки. Я и еще один солдат остались в наряде. Сидя на крыше землянки, мы наблюдали за тем, как проходили прыжки на аэродроме, который находился километрах в трех. При этом нам довелось стать очевидцами трагического случая. Один из самолетов, освободившись от своего груза, стал снижаться для посадки. Но вскоре же он стал снова набирать высоту и кружить над аэродромом. И тут мы заметили, что за самолетом тянется что-то, напоминающее довольно длинный канат с черным продолговатым предметом на конце. Через некоторое время мы заметили, что этот черный предмет стал приближаться к самолету и на его фоне скрылся с наших глаз. После этого самолет снова пошел на посадку.
А было вот что. Кажется, самолет этот был очень старый, его сильно трясло во время полета. Так что некоторые солдаты добирались до двери на коленях. Купол одного парашюта обхватил хвостовое колесо самолета, и солдат Толомеев продолжал полет как бы на буксире. С земли дали знать об этом пилотам. Экипажу оставалось соединить оставшиеся в самолете фалы (трехметровая веревка с карабином на конце, с помощью которой парашют вытягивается из упаковочного мешка) и выбросить получившуюся длинную веревку за борт. Солдат ухватился за эту «веревку», и его потянули к самолету. Когда солдат был уже у двери, купол и стропы парашюта не дали втянуть его в самолет целиком. Солдату пришлось приземлиться с висящими за бортом ногами. А среди более менее нормально приземлившихся оказался один мертвый и один травмированный. Толомееву предоставили месячный отпуск.
Чудо-встречи
Первого января 1945 г. с утра мы погрузились в эшелон и двинулись на запад. Когда ехали через Украину, произошел следующий случай. Поезд на каждой станции стоит по два часа, а то и больше. Солдаты, подобно потревоженным муравьям, из всех вагонов высыпают в сторону станционных служб. На одной маленькой станции я решил выйти на противоположную сторону состава и пройти до его головной части, а вернуться в свой вагон со стороны служб. Ехал я в одном из последних вагонов состава. Выйдя на ту сторону, пошел медленно-медленно, ведь намеревался всего-навсего убить время. Вскоре заметил, что на том месте, где должен быть паровоз, сбоку чернеет не то столбик, не то что-то еще, не шевелящееся. Когда прошло минут десять, черный предмет стал приобретать очертания человека. Прошло еще минут пять – человек стоит как вкопанный. Это был мой земляк Ахтям Курманов. Оказалось, что мы едем в составе двух разных дивизий одного корпуса. Довелось мне познакомиться и с двумя товарищами земляка. Мы ехали вслед за их составом.
Примерно до середины марта мы простояли в Венгрии, где в то время шли ожесточенные бои в районе озера Балатон, затем влились в действующую армию. Я выполнял обязанности связного между штабами дивизии и батальона. Дело в том, что второй раз мы попали на фронт в качестве пехотинцев тех же частей, что и в прошлом г. в августе за Ленинградом.
Уже вблизи Австрийской границы, проходя по лесу в поисках одного из штабов, я встретил знакомых мне товарищей Ахтяма. На мой вопрос о нем, они сказали, что он на каком-то задании. Я поверил. Через несколько дней я снова встретился с теми солдатами и спросил о земляке. Ответ был тот же. Я понял, что земляк мой погиб.
Еще более удивительный случай (место и время – другие) произошел с моим ныне здравствующим земляком Алимчаном Айтбаковым на фронте. Ночью он сидел в окопе и дремал. Вдруг поднялась стрельба, к окопам стали подбегать неизвестно кто, и вдруг один из бежавших упал в окоп прямо на Алимчана. При этом оба они подумали друг о друге, что это немец. Началась борьба в тесноте, ни один не давал возможности другому воспользоваться оружием. Наконец, из уст непрошенного гостя вырвалось словцо, наверняка, ругательное, но свое, родное. Алимчан моментально отозвался на том же языке, и начались расспросы друг о друге. Оказалось, что на Алимчана упал его односельчанин Салах Адулыпин. Оба они написали об этом случае своим родственникам. Вскоре Алимчан получил тяжелое ранение в ногу, а Салах погиб.
Как меня сожгли
В первые дни апреля установилась очень теплая погода. Я искал один из наших штабов. Поскольку стало темнеть, я подумал о ночлеге. Увидев прямо у дороги одинокий каменный дом, решил попробовать войти в его двор. Кругом ни души, ни какого-нибудь транспортного средства. Ворота оказались незапертыми. Войдя во двор, увидел в его глубине большой сарай. Решил переночевать в нем. Когда вошел в него, запахло сеном с сеновала наверху. По лестнице поднялся туда и растянулся на сене. Пролежал изрядное время, но заснуть не мог. Вдруг пришло решение войти в дом. Поднявшись на крыльцо, потянул дверь на себя. Она оказалась тоже незапертой. Вошел в комнату, в которой не оказалось не то что кровати, ни единой табуретки. А слева и впереди – две двери в другие комнаты. Не потянуло даже заглянуть в другие комнаты. (Думаю, что кто-то в это не поверит). Положив под голову вещевой мешок, в обнимку с карабином лег на голый пол и заснул. Редко, наверное, мне спалось так хорошо, не шевельнувшись, не ворочаясь. Когда проснулся, было совсем светло. Поспешил выйти и продолжить путь. Только открыл дверь, меня обдало жаром. Глянул в сторону сарая, его нет, а на его месте – груда углей, источающих иссиня розовые язычки угасающего огня.

Источник:  Ханиса Алишина